Это место называли «Колодцем». Четыре пятиэтажки обступали со всех сторон дворик. В двух домах, напротив друг друга, находились широкие арки, через которые можно было пройти дворик насквозь. Обособленный, уютный мирок, отгороженный от остального города стенами. Может быть, именно поэтому в Колодце селились те, кто скрывал от мира свое истинное лицо.

Дома с арками называли «передним» и «задним», а боковые – «левым» и «правым». Тимур с бабушкой жили в переднем доме на четвертом этаже. Хорошо жили, спокойно. Тимур знал, что он приемный. Бабушка никогда этого не скрывала. Мать бросила его еще в младенчестве, и он ее не помнил. Бабушка Мокрица всегда была рядом.

Жили в двухкомнатной квартире, в которую по понятным причинам нельзя приглашать друзей. Им Тимур всегда говорил, что бабушка болеет. Конечно, она могла принять облик человека, сухонькой старушки с пронзительным взглядом. В таком виде бабушка Мокрица выходила на прогулку, но дома у них было слишком много странного.

То лето выдалось жарким. Дождей почти не было, днем температура поднималась выше тридцати. Бабушка жару не любила, потому выходила на прогулку поздно вечером, а дни коротала в комнате, плотно задвинув тяжелые шторы. Тимур изнывал от скуки. Детей в Колодце было мало. Лучший друг уехал на все лето в деревню. Можно было бы гулять с Максом и его дружками, но лучше тогда дома сидеть, чем с этими придурками шляться.

Половина лета уже прошла впустую. Всего каких-то полтора месяца – и снова в школу. Очередной день. Унылая муха билась в стекло и жужжала, в комнате бабушки бубнил старенький телевизор.

– Тим, может, в магазин сходишь? Кефира купи, а я оладушков постряпаю.

Маленькие ножки цокали по линолеуму, когда бабушка Мокрица заходила на кухню. Ее брюшко волочилось по полу. Муха отчаянно зажужжала, сжатая ее пальцами, а потом замолкла, когда бабушка отправила ее в рот.

– Схожу…

– Мороженку себе еще купи.

Бабушка улыбнулась. Ее лицо в тот момент было особенно похоже на лицо фарфоровой куклы.